КРЕСТНАЯ
Добавлено: 19 ноя 2019, 15:38
Я так близко ее разглядела,
К ней припала, ее обняла,
А она в обреченное тело
Силу тайную тайно лила.
К ней припала, ее обняла,
А она в обреченное тело
Силу тайную тайно лила.
Он всегда любил осень. Сколько себя помнил, а может быть и раньше. Осень была его верным другом, феей-крестной. Может потому, что он родился в аккурат посередине осени? В средний месяц, средний день? Может быть. Но он думал об этом всегда как-то суеверно вскользь, сбегая в рацио – под скучную защиту ума от волшебства незнаемого.
Осень дарила ему бабушкин сад, похожий на сказочный сад Андерсена. Там летние цветы доцветали в роскошном обилии зрелости, уже не сжигаемые летним палящим солнцем. Они смешивались с расцветающими яркими кустами хризантем на фоне ало-багрового дикого винограда и редкими весенними растяпами, спутавшими ласковые осенние дни с весной – фиалками, маргаритками, примулами.
Осень играла с ним в петарды – закрутив в воздухе маленькими смерчами яркие листья и рассыпая разноцветным конфетти, расписывая землю вокруг узорчатыми и загадочными иероглифами. Дарила паутинки с бисером росы, свежесть и прозрачность воздуха.
Она катала его на американских горках низких, стремительно несущихся по небу туч, когда они выскакивали из-за вершины холма и казалось, что вот-вот врежутся в него. Но тучи, серыми гончими, проносились над головой, а в запрокинутое лицо уже летели другие и сердце замирало от ухнувшей в него горизонтали, голова кружилась и хотелось орать что-то радостно-бессмысленное, выкрикнув восторженный, сладкий страх.
Осень дарила огромную, голубоватую луну, всходящую на горизонте, а потом взмывающую вверх, превращаясь в маленький китайский фонарик с разноцветным сиянием вокруг.
Осенняя луна не мучила бессонницей с тоскливыми, болезненными вопросами без ответов. Нет. Она дарила прекрасные сны: связные, многосерийные, с полетами как в детстве.
Эти полеты… В них можно было делать огромные парящие шаги, зависая в воздухе подобно марсианину или взлетать свечкой в небо, пронзая облака, чувствуя кожей их мимолетную, нежную влажность, а потом летать над ними и время от времени нырять в них как в озеро и бродить по облачному дну в молочно-белых лабиринтах, радужно подсвеченных солнцем.
А можно было носиться стремительным стрижом над незнакомыми городами, невидимкой над головами прохожих, лавируя в переплетении проводов, трогая их руками, качаясь на них как на качелях.
После таких снов он и наяву будто летал. Всё удавалось: волшебный драйв невесомым, невидимым, но прочным защитным покровом окружал его.
Осень всегда дарила ему настоящие подарки без подвоха лукавого золота, рассыпающегося золой, как отравленные подарки насмешливых эльфов из сказок.
Они не были похожи на весенние дары – прекрасные, но и легкие, мимолетные как вишневый цвет. Легкие знакомства, легкие влюбленности – очаровательные, кружащие голову ароматом сирени и ландышей, но и быстро отцветающие. Бело-розовые лепестки облетали, темнели на земле, а цветы ландышей иногда превращались в ядовитые алые ягоды.
Они не были похожи на летнюю страсть – яростную, темную и душную, на грани бреда и добровольного помешательства, с гибельным ужасом восторга и бессилия обреченного.
Лето сжигало его в этой топке, обгладывало тело и душу, а затем равнодушно отбрасывало останки.
Следом приходила осень и омывала живой водой рос утренних туманов, без упреков и назиданий, лишь изредка печально вздыхая шорохом падающих листьев. И показывала птенцов, становящихся на крыло. Они пережили лето и научились летать, так и твоя душа скоро опять встанет на крыло, возродится фениксом из пепла.
А когда он наигрался дешевой мишурой, фальшивым золотом и серебром фольги, когда начал обрастать панцирем легкого цинизма и дешевой мудрости бывалого: как он думал, всё видевшего, всё испытавшего – крестная подарила ему настоящее.
И тогда он понял строчки, звучавшие теперь для него откровением счастья:
Любить иных — тяжелый крест,
А ты прекрасна без извилин,
И прелести твоей секрет
Разгадке жизни равносилен.
Понял силу обаяния элегантной, благородной простоты, не нуждающейся в блестках надуманной глубины и сложности.А ты прекрасна без извилин,
И прелести твоей секрет
Разгадке жизни равносилен.
Подаренная осенью напоминала маленькое лесное озеро, заботливо укрытое от посторонних глаз в чаще деревьев. Но тот, кто хоть раз посидел на его берегу, вглядываясь в прозрачную воду и тщетно пытаясь увидеть дно, навсегда становился очарованным пленником.
И прозревший, он вчуже удивлялся прежней слепоте – как мог раньше обманываться радужностью плоских, мелких лужиц, разлитого на асфальте бензина?
* * *
Почему-то так получалось, что осень дарила дорогое, а лето и зима отбирали.
Все похороны по-настоящему родных и близких людей проходили на фоне морозной зимы или палящего лета. Никаких полутонов. Или адский холод, или адское пекло.
Как-то на похоронах трагически рано ушедшего друга, тщетно пытаясь размять заледеневший комок земли, перед тем как бросить его в могилу, не в силах уже слышать барабанный стук о крышку гроба, он попросил крестную: «Не отдавай меня в чужие руки. Когда придет время, прибери сама, укрой листвой и хризантемами с нежным запахов цветов, чуть пробивающимся сквозь терпкость листвы».
Это был первый раз, когда он обратился к ней напрямую, как к реально существующему божеству или ангелу хранителю, или … Хотя столь ли важны слова и разве могут они передать неведомое? До этого он пытался делать вид, что крестной нет. Есть только череда случайностей, которые воображение пытается выдать за закономерность, по извечной привычке человека найти всему объяснение.
И вдруг сзади громко и резко каркнул ворон.
Вздрогнув, он оглянулся.
Среди мертвенной снежной белизны, в глаза – обещанием – алели гроздья рябины.
